— В «Вареничную» можно. А вот к реке сам съезди, координаты точного места дам, я там уже всё исследовал вдоль и поперёк. Может, и тебе не стоит на реку ехать, раны бередить? А то ты сейчас в таком эмоциональном раздрае, ещё себе на реке нафантазируешь на беду?

— Наша полиция — нас бережёт! Ничего, батенька, эко, я уже не мальчик, смогу унять свои фантазии.

— Всё шутить, барин, изволите!

— Да, без шуток так и правда до психушки недалеко. Мне туда, кстати, уже драгоценная Маргарита Эдуардовна путь заказала.

— Прости, Господи, её бы кто вылечил!

— Илларион Львович, как можно? На священного свидетеля наговариваете?

— Эээ, ну её в болото!

— Тише, а то ещё накаркаешь! Река у нас уже есть, нам болота только для полного счастья не хватало!

— Ладно, давай за твою Веронику выпьем, помянем…

— Давай. Пусть моя девочка спит на небе спокойно. А убийцу мы обязательно найдём.

Глава 22

19 ноября, воскресенье

Я в полном бреду и мутном забытье добрался до дома после поминок и моментально вырубился, сладко предвкушая завтра подольше поспать. Наверное, сказалась накопившаяся усталость. Да и под конец проводов Вероники в мир иной я уже прилично выпил. Но в утро следующего дня фурией ворвалась Марго.

— Корф, хватит спать! Просыпайся! Нас ждут великие дела!

— Марго! Бога ради…какого…ты здесь?! Сколько времени?!

— Семь утра уже, давай вставай! Нам надо многое успеть сделать!

— Господи! За что мне всё это?!

— Корф, за все твои прегрешения! И вообще, что «это»?

Я ни черта на соображал, не понимал и даже не пытался думать. Зато Марго весело бодрствовала, словно и не было ничего вчера, будто не её я довёл в конце вечера до слёз.

— Ваш кофе, сэр!

— Фрау Ротенберг, какой кофе? Я ещё проснуться не успел, да и… Похмелье у меня… А ты всё равно не поймёшь.

— Рассол будешь? И сразу быстро под ледяной душ!

— Рассол! Да!

Не разлепляя глаз, которые никак не хотели открываться, я впился губами в стакан с леденящим, бодрящим рассолом. Осушив весь стакан, я по-свински срыгнул, от чего сконфузился перед Марго.

— Прошу прощения, Маргарита Эдуардовна.

— Ничего, Алексей Владимирович, такова уж ваша природная натура. Что с вас взять.

— Вам, фрау Ротенберг, очень далеко до моей природной натуры, не надейтесь даже до неё когда-нибудь докопаться. Кстати, как ты вошла в дом?

— Если я скажу, что залетела в дом через окно на метле, тебя устроит?

— Вполне, это бы многое прояснило. А по правде говоря?

— Я звонила, звонила в дверь. Никто не отвечал. Охранников твоих почему-то и след простыл. В итоге я открыла дверь своим ключом.

— У тебя есть ключ от моего дома? Какого лешего, Марго?

— Корф, никакого лешего я не знаю, а ключи мне оставила Ника.

— Лучше бы ты залетела через окно на метле… Я в душ.

Я сделал душ помощнее, чтобы прямо зарядил меня, отрезвил. Ледяные струи воды безжалостно хлестали моё тело. Я замерзал и вместе с тем разогревался. Сердце учащенно билось, а мысли с новой неуемной энергией запустили свой механизм действия. С появлением Марго в моей жизни вопросов становилось всё больше. Я уже отчасти понимал, как сыграть эту партию на шахматной доске моей жизни, какими фигурами и как буду ходить, кто играет против меня, кто со мной на одной стороне. Маргарита же стала новой, незапланированной фигурой на моей шахматной доске. Лишняя фигура, которая меняет всю стратегию игры, весь ход развития событий. Я мог отвечать за свои собственные действия, поступки, мысли. Я мог отчасти понять Иллариона, и чего от него ждать. Но понять Марго, её планы, предвидеть, что она вообще собирается и хочет делать, было выше моих сил и за гранью разума. Одному Богу были известны планы фрау Ротенберг. И меня дьявольски злило, что я перестал контролировать ситуацию. Мне вполне хватало того, кто вёл против меня войну не на жизнь, а на смерть. Так ещё теперь приходилось думать, переживать за Марго.

— Душ сделал своё дело, теперь я свеж и готов к бою. Только выпью обещанный кофе.

— Прошу. Я тебе ещё блинчики испекла, будешь?

— Надеюсь, отравленные?

— Конечно, только ради тебя приправила блинчики ядом, как ты любишь.

Временами мне даже нравилась наша словесная дуэль с Марго на своего рода острие иронии. Надо заметить, что блинчики у Маргариты получились изумительными, почему-то Вероника мне никогда не пекла блины. Но, когда, я отхлебнул кофе, то поперхнулся и закашлялся.

— Господи, Алексей. Горячо? Что такое? Подавился? Слишком крепкий?

— Нет, всё хорошо. Нет, всё плохо!

— Да что случилось?

— Твой кофе…как? Как ты приготовила кофе?

— Странный вопрос, Алёша. Как и все люди: засыпала зёрна в кофемашину, нажала на кнопку. И пожалуйста, твоё американо готово.

— Мне такой кофе только Ника делала. Я имею ввиду, такой по вкусу. Я схожу с ума.

— Ничего ты не сходишь с ума. Американо как американо. Просто у тебя, как у алкоголика, сейчас такой период, когда ты пытаешься заменить алкоголь на что-то.

— Хочешь сказать, что Ника для меня была алкоголем для алкоголика?

— Можешь это по-своему назвать, например, дозой для наркомана. А сейчас тебя лишили привычной дозы, твой разум отказывается принимать жестокую реальность, вот и

— Вот и не продолжай! А так всё хорошо начиналось, фрау Ротенберг. Что же у тебя за ужасная манера всё портить? Тоже мне нашлась знаток человеческих душ, психологиня, блин!

— Verdammt! Алексей, не сметь меня оскорблять! Я тебе помочь пытаюсь, а ты?!

— А я тебя не просил о помощи, Марго! И в свой дом я тебя не приглашал!

— Да скажи спасибо, что после вчерашнего я с тобой вообще разговариваю, животное!

— Маргарита Эдуардовна, с меня хватит. Не получается у нас с вами нормально общаться. У вас не получается, надо заметить. Я-то к вам ровно никак не отношусь. А вот вы меня явно на дух не переносите, не пытайтесь себя побороть, скрыть свои истинные чувства и быть со мной любезной и учтивой, у вас это всё равно не выходит. Я, итак, выжат, как тонна лимонов. Ещё ваши перепады настроения терпеть каждый день?! Увольте, я на это не подписывался. Такая ваша помощь расследованию — мне не нужна. При всём моём уважении к женскому началу и женским противоречивым эмоциям, которые берут верх над разумом, я не могу думать за себя и ещё за ваше превосходительство. Впредь не заявляйтесь ко мне домой, не давайте своих советов и тем более не смейте лезть в наши с Никой отношения. За сим скромно прошу соблюдать нейтралитет в отношении меня.

— Алексей Владимирович, я вас услышала. Auf Wiedersehen.

Марго выжидающе посмотрела на меня сквозь толстые стёкла своих солнцезащитных очков, видимо, надеясь взглядом меня разжалобить или вызвать чувство вины, но я демонстративно отвернулся от неё к окну. Она ушла, с силой хлопнув входной дверью. А я допил спокойно кофе и решил немного почитать личный дневник своей фиктивной жены.

«5 октября 2008 г. Меня зовут Дербина Вероника Игоревна. Мне двадцать три года. И моя жизнь сегодня разделилась на до и после. Что же сегодня произошло? Я встретила Его. Нет, не любимого, не мужчину своей мечты, не принца не белом коне, а своего спасителя. Он поможет мне выбраться из руин моей жизни, решит все мои финансовые проблемы, вернёт долги… А я взамен стану его «фиктивной» женой и буду выполнять любые его прихоти, пока ему не надоест. Кто-то, читая, начало моего личного дневника мог подумать, что я стала проституткой. Но увы и ах — нет, я не в Его вкусе. Да, я ему совершенно не понравилась как женщина. Да и какая я женщина? У меня ещё даже близости с мужчинами ни разу не было. Если честно, я сама не совсем поняла, что же Он хочет. Но другого выхода у меня просто не было и уже не будет.

Что же было до этого? Почти всю свою жизнь я жила с отцом. Мама моя умерла при родах. Родни у мамы не было. А отца самого мать воспитывала одна. Но папина мама не стала мне бабушкой в общепринятом понимании. «Бабушка» меня почему-то люто ненавидела. То ли эта ненависть исходила из нелюбви «бабушки» изначально к маме. То ли от недовольства, что её рано сделали «бабушкой». Я боялась «бабушку» как огня и не любила с ней оставаться одна. «Бабушка» могла на ровном месте начать хлестать меня ремнём или запереть на полдня в кладовой в темноте. Благо, оставалась с «бабушкой» я редко, лишь когда папу отправляли в командировки. А папа у меня был замечательным. До появления в нашем доме её… Нина — продавщица из ларька с Киевского вокзала. Нина любила приложиться к бутылке, изрядно напиться, начать горланить песни в любое время дня и ночи, не выйти на работу. Нине не было и сорока лет, но разгульный образ жизни прибавил ей десяток лет. Красота у Нины, если и была когда-то, то на момент нашего с ней знакомства уже давно увяла. Когда я увидела это опухшее, вульгарно накрашенное, дешево одетое, с жуткой мочалкой волос, отвратительно выкрашенных хной, создание, то потеряла дар речи. От одного вида Нины меня просто выворачивало. До сих пор я задаюсь вопросом, как мой интеллигентный, образованный, без вредных привычек, приятной наружности отец мог познакомиться с Ниной? Как мой самый лучший в мире отец мог влюбиться в это олицетворение безнравственности и пошлости? Пока «бабушка» была жива, то жить под одной крышей с Ниной ещё было сносно. «Бабушка» не давала Нине спуску, как и мне, и не позволяла ей хозяйничать в «нашей» семье. А потом «бабушки» не стало на радость Нине. И Нина рьяно принялась завоёвывать отца и территорию нашей квартиры. Я тогда выпускалась из школы и больше всего на свете грезила покорить актёрские подмостки, прославиться, разбогатеть и забрать папу из цепких лап хищной Нины. Но три года попыток поступить в театральный институт не увенчались успехом. Параллельно, конечно, я училась в институте на модного нынче «Менеджера» всего и вся, что называется, и работала. Нет, не так, правильнее будет сказать: работала, работала, работала, чтобы только не видеть, как отец поддаётся пагубному влиянию Нины и спивается постепенно вместе с ней, теряя свой моральный благочестивый облик. Годы шли, а у меня совершенно не складывалась личная жизнь, да и откуда ей было взяться, когда я или училась, или работала, или дома варилась в котле семейных неурядиц? Ряды моих друзей тоже поредели, и это при том, что я всегда была человеком добрым и светлым, эдакой милой зажигалочкой — душой компании. Но «своя» компания осталась там — при поступлении в театральный институт. А на работе и в институте были лишь — коллеги и однокурсники. По сути, до сегодняшнего дня всё шло почти ровным привычным ходом. Я уже, как три года, выпустилась из института, ушла из компании, в которой проработала злосчастных семь лет, устроилась на более высокую должность, правда с той же зарплатой, что и была. Но три месяца назад закрылась компания, в которой я работала последние два года. И ровно три месяца я никак не могла устроиться на новую работу, меня даже курьером не брали. Но точкой кипения моего отчаяния стала ночь накануне сегодня.